Неделя 9-я по Пасхе или кто такие святые. Особо важно.

Кто такие святые?

Богатырь телом и духом.

В ленинградской тюремной больнице, 28 декабря (по новому стилю) 1929 года, от сыпного тифа, в бреду скончался замечательный профессор-богослов, удивительный проповедник, мужественный и стойкий борец за Церковь Христову — святитель Божий, архиепископ Иларион.

Архиепископ Иларион (Владимир Алексеевич Троицкий) был выдающимся богословом и талантливейшим человеком. Вся жизнь его — сплошное горение величайшей любовью к Церкви Христовой, вплоть до мученической кончины за нее. Вот как писал о владыке Иларионе его соузник по Соловкам — священник Михаил.

«Архиепископ Иларион человек молодой, жизнерадостный, всесторонне образованный, прекрасный церковный проповедник-оратор и певец, блестящий полемист с безбожниками, всегда естественный, искренний, открытый: везде, где он ни появлялся, всех привлекал к себе и пользовался всеобщей любовью. Большой рост, широкая грудь, пышные русые волосы, ясное, светлое лицо. Он останется в памяти у всех, кто встречался с ним. За годы совместного заключения являемся мы свидетелями его полного монашеского нестяжания, глубокой простоты, подлинного смирения, детской кротости. Он просто отдавал все, что имел, что у него просили. Своими вещами он не интересовался (поэтому кто-то из милосердия должен был все-таки следить за его чемоданом). Этого человека можно оскорбить, но он на это никогда не ответит и даже, может быть, и не заметит сделанной попытки. Он всегда весел и если даже озабочен и обеспокоен, то быстро попытается прикрыть это все той же веселостью. Он на все смотрит духовными очами и все служит ему на пользу духа.

На Филимоновой рыболовной тоне, в семи верстах от Соловецкого кремля и главного лагеря, на берегу заливчика Белого моря, мы с архиепископом Иларионом, еще двумя епископами и несколькими священниками, все заключенными, были сетевязалыциками и рыбаками. <…>

Благодушие его простиралось на самую советскую власть, и на нее он мог смотреть незлобивыми очами... Но это благодушие вовсе не было потерей мужества пред богоборческой властью. Еще в Кемском лагере, в преддверии Соловков, захватила нас смерть Ленина. Когда в Москве опускали его в могилу, мы должны были здесь, в лагере, простоять пять минут в молчании. Владыка Иларион и я лежали рядом на нарах, когда против нас посреди барака стоял строй наших отцов и братии разного ранга в ожидании торжественного момента. «Встаньте, все-таки великий человек, да и влетит вам, если заметят», — убеждали нас. Глядя на владыку, и я не вставал. Хватило сил не склонить голову пред таким зверем. Так благополучно и отлежались. А владыка говорил: «Подумайте, отцы, что ныне делается в аду: сам Ленин туда явился, бесам какое торжество».

Любовь его ко всякому человеку, внимание и интерес к каждому, общительность были просто поразительными. Он был самою популярною личностью в лагере, среди всех его слоев. Мы не говорим, что генерал, офицер, студент и профессор знали его, разговаривали с ним, находили его или он их, при всем том, что епископов было много и были старейшие и не менее образованные. Его знала «шпана», уголовщина, преступный мир воров и бандитов именно как хорошего, уважаемого человека, которого нельзя не любить. На работе ли, урывками, или в свободный час его можно было увидеть разгуливающим под руку с каким-нибудь таким «экземпляром» из этой среды. Это не было снисхождение к младшему брату и погибшему. Нет. Владыка разговаривал с каждым, как с равным, интересуясь, например, «профессией», любимым делом каждого. «Шпана» очень горда и чутко самолюбива. Ей нельзя показать пренебрежения безнаказанно. И потому манера владыки была всепобеждающа. Он как друг облагораживал их своим присутствием и вниманием.

Он был заклятый враг лицемерия и всякого «вида благочестия», совершенно сознательный и прямой. В «артели Троицкого» (так называлась рабочая группа архиепископа Илариона) духовенство прошло в Соловках хорошее воспитание. Все поняли, что называть себя грешным или только вести долгие благочестивые разговоры, показывать строгость своего быта не стоит. А тем более думать о себе больше, чем ты есть на самом деле.

В конце лета 1925 года из Соловецкого лагеря архиепископ Иларион вдруг неожиданно был изъят и отправлен в Ярославскую тюрьму Весною 1926 года архиепископ Иларион опять был с нами. Тюремные новости его касались исключительно его разговоров с агентом власти, вершителем судеб Церкви, посещавшим его в тюрьме.

Агент склонял архиепископа присоединиться к новому расколу.
— Вас Москва любит, вас Москва ждет...

Но когда владыка остался непреклонен и обнаружил понимание замыслов ГПУ, агент сказал:
- Приятно с умным человеком поговорить... А сколько вы имеете срока в Соловках? Три года?! Для Илариона три года! Так мало?!

Действительно, к концу первого трехлетия он получил еще три года...

...Призванье ученого он ощутил в себе в дни самого раннего отрочества. Семилетним мальчиком он взял своего трехлетнего младшего брата за руку и повел из родной деревни в город учиться. И когда братишка заплакал, он сказал: «Ну, оставайся неученым»... Их обоих вовремя родители препроводили домой. За все же годы своего учения, начиная духовным училищем и кончая академией. Троицкий никогда не имел ни по одному предмету оценки ниже высшего балла (пяти).

За время своего святительства (с 1920 года) он не имел и двух лет свободы. До Соловков он уже был один год в ссылке в городе Архангельске. С патриархом в Москве он поработал не больше полугода. С 20 декабря 1923 года он уже имел приговор в Соловки и прибыл в Кемский лагерь за неделю до Рождества. Здесь, увидев весь ужас барачной обстановки и лагерную пищу, всегда жизнерадостный и бодрый, сказал: «Отсюда живыми мы не выйдем». И он в Соловецком лагере все же пробыл шесть лет, но все же живым не вышел из своего заключения».

Бог возжелал иметь этого безупречно чистого человека у Себя святым и взял его к Себе в благопотребное время, предоставляя делать дальнейшие ошибки, грехи и преступления тем, кто на это был способен и ранее.

О последних днях архиепископа Илариона другой священник, бывший вместе с ним в Соловецком лагере, сообщает:
«До самого 1929 года он находился в Соловках. Но вот большевики решили сослать архиепископа Илариона на вечное поселенье в Алма-Ату в Средней Азии.

Владыку повезли этапным порядком - от одной пересылочной тюрьмы до другой. По дороге его обокрали, и в Петербург он прибыл в рубище, кишащем паразитами, и уже больным. Из Петроградской тюремной больницы, в которую он был помещен, владыка писал: "Я тяжело болен сыпным тифом, лежу в тюремной больнице, заразился, должно быть, в дороге, в субботу, 15 декабря, решается моя участь (кризис болезни), вряд ли перенесу"...

Когда ему в больнице заявили, что его надо обрить, владыка сказал: "Делайте со мною теперь, что хотите". В бреду говорил: "Вот теперь-то я совсем свободен, никто меня не возьмет"...»

28 декабря (по новому стилю) 1929 года владыка Иларион скончался...

Ночью из тюрьмы в простом, наскоро сколоченном гробу тело почившего архиепископа Илариона было выдано для погребения ближайшим родственникам. Когда открыли гроб, никто не узнал владыку, отличавшегося высоким ростом и крепким здоровьем. В гробу лежал жалкий старик, обритый, седой. Одна из родственниц упала в обморок...

Митрополит Серафим (Чичагов) принес свое белое облачение, белую митру. По облачении тело владыки положили в другой, лучший гроб.

Отпевание совершал сам митрополит в сослужении шести архиереев и множества духовенства. Пел хор. Похоронили владыку в Питерском Новодевичьем монастыре.

Так отошел в вечность этот богатырь духом и телом, чудесной души человек, наделенный от Господа выдающимися богословскими дарованиями, жизнь свою положивший за Церковь Христову.

Священномученик Иларион канонизирован 10 мая 1999 года. Святые мощи его почивают в московском Сретенском монастыре, где он был последним настоятелем перед закрытием обители.

Спас Господь

Древни, но нетленны сказы соловецких камней, и нет им конца... В ряд с замшелыми камнями ушедших веков теперь становятся новые, времен сущих, текущих, но столь же твердые и непоколебимые.

Одним из таких новых, но столь же несокрушимых, как прежние, камней соловецкой обители Духа стал архиепископ, владыка Иларион.

Огромная внутренняя сила его проявилась с первых же дней по прибытии на каторгу. Он не был старейшим из заточённых иерархов, но разом получил в их среде признание высокого, если не первенствующего авторитета.

Силе, исходившей от всегда спокойного, молчаливого владыки Илариона, не могли противостоять и сами тюремщики: в разговоре с ним они никогда не позволяли себе непристойных шуток, столь распространенных на Соловках, где не только чекисты-охранники, но и большинство уголовников считали какой-то необходимостью то злобно, то с грубым добродушием поиздеваться над «опиумом».

Нередко охранники, как бы невзначай, называли его «владыкой». Обычно — официальным термином «заключенный». Кличкой «опиум», «попом» или «товарищем» — никогда, никто.

Владыка Иларион всегда избирался в делегации к начальнику острова Эйхмансу, когда было нужно добиться чего-нибудь трудного, и всегда достигал цели. Именно ему удалось сконцентрировать духовенство в шестой роте, получить для него некоторое ослабление режима, перевести большинство духовных всех чинов на хозяйственные работы, где они показали свою высокую честность. Он же отстоял волосы и бороды духовных лиц при поголовной стрижке во время сыпнотифозной эпидемии. В этой стрижке не было нужды: духовенство жило чисто. Остричь же стариков-священников значило бы подвергнуть их новым издевательствам и оскорблениям.

Устраивая других — и духовенство, и мирян — на более легкие работы, владыка Иларион не только не искал должности для себя, но не раз отказывался от предложений со стороны Эйхманса, видевшего и ценившего его большие организаторские способности. Он предпочитал быть простым рыбаком. Думается, что море было близко и родственно стихийности, непомерности натуры этого иерарха, русского князя Церкви, именно русского, прямого потомка епископов, архимандритов, игуменов, поучавших и наставлявших князей мира сего, властных в простоте своей и простых во власти, данной им от Бога...

Когда первое дыхание весны рушит ледяные покровы, Белое море страшно. Оторвавшись от матерого льда, торосы в пьяном веселье несутся к северу, сталкиваются и разбиваются с потрясающим грохотом, лезут друг на друга, громоздятся в горы и снова рассыпаются.

Редкий кормчий решится тогда вывести в море карбас — неуклюжий, но крепкий поморский баркас, разве лишь в случае крайней нужды. Но уж никто не отчалит от берега, когда с виду спокойное море покрыто серою пеленою шуги — мелкого, плотно идущего льда. От шуги нет спасения! Крепко ухватит она баркас своими белесыми лапами и унесет туда, на полночь, откуда нет возврата.

В один из сумеречных, туманных апрельских дней на пристани, вблизи бывшей Савватиевской пустыни, а теперь командировки для организованной из остатков соловецких монахов и каторжан рыболовной команды, в неурочный час стояла кучка людей. Были в ней и монахи, и чекисты охраны, и рыбаки из каторжан, в большинстве — духовенство. Все, не отрываясь, вглядывались вдаль. По морю, зловеще шурша, ползла шуга.

-Пропадут ведь душеньки их, пропадут, — говорил одетый в рваную шинель старый монах, указывая на еле заметную, мелькавшую в льдистой мгле точку, — от шуги не уйдешь...
-На всё воля Божия...
-Откуда бы они?
-Кто ж их знает? Тамо быстринка проходит — море чистое, ну и вышли, несмышленые, а водой-то их прихватило и в шугу занесло... Шуга в себя приняла и напрочь не пускает. Такое бывало!
Начальник поста, чекист Конев, оторвал от глаз цейсовский бинокль.
-Четверо в лодке. Двое гребцов, двое в форме. Должно, сам Сухов.
-Больше некому. Он охотник смелый и на добычу завистливый, а сейчас белухи идут. Они по сто пуд бывают. Каждому лестно такое чудище взять. Ну, и рисканул!
-Так не вырваться им, говоришь? — спросил монаха чекист.
-Случая такого не бывало, чтобы из шуги на гребном карбасе выходили.
Большинство стоявших перекрестилось. Кто-то прошептал молитву.
А там, вдали, мелькала черная точка, то скрываясь во льдах, то вновь показываясь на мгновение. Там шла отчаянная борьба человека со злобной, хитрой стихией. Стихия побеждала.
-Да, в этакой каше и от берега не отойдешь, куда уж там вырваться, - проговорил чекист, вытирая платком стекла бинокля. — Амба! Пропал Сухов! Пиши полкового военкома в расход!
-Ну, это еще как Бог даст, — прозвучал негромкий, но полный глубокой внутренней силы голос.
Все невольно обернулись к высокому плотному рыбаку с седоватой окладистой бородой.
-Кто со мною, во славу Божию, на спасение душ человеческих? — так же тихо и уверенно продолжал рыбак, обводя глазами толпу и зорко вглядываясь в глаза каждого. — Ты, отец Спиридон, ты, отец Тихон, да вот этих соловецких двое... Так и ладно будет. Волоките карбас на море!
-Не позволю! — вдруг взорвался чекист. — Без охраны и разрешения начальства в море не выпушу!
-Начальство, вон оно, в шуге, а от охраны мы не отказываемся. Садись в баркас, товарищ Конев!
Чекист как-то разом сжался, обмяк и молча отошел от берега.
-Готово?
-Баркас на воде, владыка!
-С Богом!
Владыка Иларион стал у рулевого правила, и лодка, медленно пробиваясь сквозь заторы, отошла от берега.
Спустились сумерки. Их сменила студеная, ветреная соловецкая ночь, но никто не ушел с пристани. Забегали в тепло, грелись и снова возвращались. Нечто единое и великое спаяло этих людей. Всех без различия, даже чекиста с биноклем. Шепотом говорили между собой, шепотом молились Богу. Верили и сомневались. Сомневались и верили. 
-Никто, как Бог!
-Без Его воли шуга не отпустит.
Сторожко вслушивались в ночные шорохи моря, буравили глазами нависшую над ним тьму. Еще шептали. Еще молились.
Но лишь тогда, когда солнце разогнало стену прибрежного тумана, увидели возвращавшуюся лодку и в ней не четырех, а девять человек.
И тогда все, кто был на пристани, — монахи, каторжники, охранники, все без различия, крестясь, опустились на колени.
-Истинное чудо! Спас Господь!
-Спас Господь! — сказал и владыка Иларион, вытаскивая из карбаса окончательно обессилевшего Сухова.
...Пасха в том году была поздняя, в мае, когда нежаркое северное солнце уже подолгу висело на сером, бледном небе. Весна наступила, и я, состоявший тогда по своей каторжной должности в распоряжении военкома особого Соловецкого полка Сухова, однажды, когда тихо и сладостно-пахуче распускались почки на худосочных соловецких березках, шел с ним мимо того Распятия, в которое он выпустил оба заряда.
Капли весенних дождей и таявшего снега скоплялись в ранах-углублениях от картечи и стекали с них темными струйками. Грудь Распятого словно кровоточила.
Вдруг, неожиданно для меня, Сухов сдернул буденовку, становился торопливо, размашисто перекрестился.
-Ты смотри... чтоб никому ни слова... А то в карцересгною! День-то какой сегодня, знаешь? Суббота... Страстная...
В наползавших белесых соловецких сумерках смутно бледнел лик Распятого Христа, русского, сермяжного, в рабском виде и исходившего землю Свою и здесь, на ее полуночной окраине, расстрелянного поклонившимся Ему теперь убийцей...
Мне показалось, что свет неземной улыбки скользнул по бледному Лику Христа.
-Спас Господь! — повторил я слова владыки Илариона, сказанные им на берегу. — Спас тогда и теперь!..

Сила духовной связи

Еще недавно была жива последняя духовная дочь священномученика Илариона — Любовь Тимофеевна Чередова. Она сохранила преданность и необычайное духовное единение с владыкой Иларионом до конца своих дней. Любовь Тимофеевна никогда не сомневалась в его святости и молила Господа дожить ей до того дня, когда совершится прославление любимого аввы.
В 1998 году Любови Тимофеевне шел уже 102-й год. Но ее великолепной памяти и ясности ума могли позавидовать и молодые. Сретенский монастырь опекал свою самую старую прихожанку; пока позволяло здоровье, она посещала монастырские службы, когда же силы стали покидать ее, священники монастыря со Святыми Дарами стали ездить к ней домой. И вот однажды, когда наместник Сретенского монастыря причащал Любовь Тимофеевну, он сообщил ей радостную весть: близится церковное прославление владыки.
«Я знала, что не умру, пока не узнаю этого!» — сказала Любовь Тимофеевна. Это было похоже на евангельское Ныне отпущаеши... Через несколько дней она мирно отошла ко Господу.
Отпевали Любовь Тимофеевну в соборе Сретенского монастыря в только что отреставрированном приделе Иоанна Предтечи, где в преддверии канонизации священномученика Илариона на столбце царских врат уже была написана икона духовного отца новопреставленной. В 1929 году она, в числе немногих, была на отпевании владыки в Ленинграде. Теперь, в день ее отпевания, священномученик Иларион, своей иконой, провожал духовную дочь в путь всея земли.
11 февраля 1998 года около 11 часов дня, в самый день и час отпевания Любови Тимофеевны, в Новодевичьем монастыре на заседании Комиссии по канонизации святых было принято окончательное решение о причислении клику святых священномученика Илариона. Когда об этом радостном известии по телефону сообщили в Сретенский монастырь, гроб с телом духовной дочери владыки Илариона под колокольный звон выносили из собора.


ПРЕПОДОБНЫЙ СИЛУАН АФОНСКИЙ (1866-1938)
Святые были такие же люди, как, все мы. Многие из них пришли от больших грехов, но покаянием достигли Небесного Царства. И все, кто приходит туда, приходят чрез покаяние, которое даровал нам Милостивый Господь Своими страданиями.

ИСПОВЕДЬ

Умолк простивший мне грехи,
Лиловый сумрак гасит свечи,
И темная епитрахиль
Накрыла голову и плени.

Не тот ли голос: «Дева, встань»?
Удары сердца чаще, чаще...
Прикосновение сквозь ткань
Руки, рассеянно крестящей.

А. А. Ахматова

Философ по имени и жизни

Одним из первых среди духовенства в Петрограде погиб настоятель Казанского собора протоиерей Философ Орнатский. Это был блестящий проповедник-оратор, большой общественный деятель, широкий благотворитель и создатель многих детских приютов для бедного населения.
После октября отец протоиерей продолжал быть настоятелем Казанского собора, сделавшегося прибежищем для ищущих утешения в религии. Большевики зорко следили за деятельностью отважного старца и, чтобы устрашить священника, арестовали двух его сыновей, гвардейских офицеров, которые впоследствии были расстреляны.
Весной 1918 года чекисты явились на квартиру пастыря и арестовали его. Накануне батюшка отслужил в соборе панихиду по жертвам террора; расстрелы стали обычным явлением.
Прихожане собора встревожились за судьбу пастыря. Составилось несколько делегаций, которых большевики не приняли. Наконец, в одно из воскресений, после обедни, в сквере перед Собором собралась многотысячная толпа, состоящая главным образом из женщин, которая с пением молитв, хоругвями и иконами двинулась по Невскому проспекту, чтобы освободить отца Философа.
Из толпы вышла делегация, которую большевики приняли и уверили, что батюшку скоро выпустят, что он в полной безопасности. Толпа разошлась. В ту же ночь отец Философ был расстрелян.
Бывший рабочий Обуховского завода Павлов рассказал, как он, тогда шофер грузовика, возил на расстрел отца Философа и с ним целую группу:
«Да, что ж было делать, приходилось и на смерть людей отвозить, мобилизовали на это дело. Только в трезвом виде я этого не производил. Уклониться нельзя: тебя прикончат. Ну, выпьешь бутылку спирта покрепче и везешь. Чекисты нас баловали спиртом, а в норме ни за что машину не заведешь на такое дело. Больше всех запомнилось, как с батюшкой Философом Орнатским ехали... Батюшка умирал, как святой человек. В ту ночь мы с разных тюрем 32 человека взяли на грузовик. Говорили, что все — монархисты-офицеры. Были молодые, были и седые. Один говорил, что он полковник гвардии, и крепко ругал большевиков: «Погибнете вы, хоть через 20 лет, а все погибнете, как псы. Будет Россия опять, как Россия, а вы пропадете».
Конвойные молчат, слушают. А батюшка успокаивает полковника и говорит: «Ничего, ко Господу идем. Вот, примите мое пастырское благословенье и послушайте святые молитвы».
И стал читать то, что полагается, — отходную над умирающим.
Читает четко, твердым голосом. Читает и благословляет. Была темная, дождливая ночь... Все арестованные притихли и крестятся. Конвойные отвернулись. Меня жуть берет и хмель выскакивает. Приказано было вывезти за Лигово, на берег залива. Долго мы ехали, а батюшка все молитвы читал.
На мосте, на самом берегу, выгрузились и поставили всех рядом. Здесь уже ждали чекисты. Подходили с наганами и стреляли в затылок.
Батюшку рукояткой револьвера с ног сбили, а потом пристрелили в голову. Все убитые были брошены в море. Потом передавали, что труп отца Философа не утонул и его тело было выброшено волнами у Ораниенбаума. Там его тайком, говорят, и похоронили жители».
Есть другая версия его кончины.
По ней, батюшку расстреливали вместе с его двумя сыновьями. Его спросили: «Кого сначала убивать - вас или сыновей?» Батюшка ответил: «Сыновей». Пока расстреливали юношей, отец Философ, став на колени, читал «отходную». Для расстрела батюшки построили взвод красноармейцев. Те отказались стрелять. Позвали китайцев. Идолопоклонники, устрашенные чудесной силой и видом молящегося коленопреклоненного старца, также отказались. Тогда к батюшке подошел вплотную молодой комиссар и выстрелил в него из револьвера в упор.

Сон доктора

В1925 году мне (митрополиту Вениамину — сост.) пришлось лечиться у одного известного в США, потом в Париже, доктора. Курс лечения был долгий, и мы о многом переговорили. Рассказывали о нем самом, что сначала он был неверующим, как большинство нынешних докторов и естественников. Но потом у него смертельно заболела любимая жена. Товарищи-врачи объявили лечение бессмысленным. Тогда он ночью стал горячо молиться: «Господи, если Ты есть, спаси жену мою!»
Утром с приятелем, доктором, который пришел собственно для того, чтобы убедиться в смерти больной, пошел в комнату жены. А она оказалась почти здоровой; скоро поправилась и совсем. И теперь живут благополучно. Доктор сделался верующим. А после даже был прихожанином одной из парижских церквей. И вот что он сам рассказывал мне на одном сеансе у него: «Я видел замечательный сон о патриархе Тихоне. Будто находился я перед каким-то огромным полем. Вдруг слышу чей-то голос: "Сейчас пойдет мимо Пресвятая Богородица".
"Боже! — подумал я, — окаянный и грешный я человек. Как я смею увидеть Богородицу!" И на меня напал страшный ужас. А в это время вдалеке послышался какой-то необыкновенный гром, величественные звуки. Я понял, что это идет Царица Небесная. И от страха упал на землю, боясь, как бы мне, грешнику, не увидеть Ее лица и не умереть. Гром, или иначе сказать, какой-то торжественный шум, гул, приближался все ближе ко мне. И вдруг я опять услышал голос: "Вот идет Божия Матерь за душою патриарха Тихона, со святителем Василием Великим, который много помогал ему при жизни в управлении Церковью".
Шум пронесся дальше. Сон кончился. Я в страхе проснулся, с ясной памятью о необыкновенном видении. Утром я еду к митрополиту Евлогию и рассказываю ему все. И между прочим спрашиваю; "А причем тут Василий Великий?" — "Да как же! — объясняет митрополит, — ведь патриарх Тихон до монашества назывался Василием Ивановичем Белавиным и носил имя в честь святителя Василия Великого"».
Доктор, конечно, и не подозревал, что патриарх в миру был именинником на Новый год, в день святителя Василия Великого, и потому он не мог бы придумать во сне того, чего не знал. Ясно, что сон был сверхъестественным уже по одному этому признаку, но еще более поразился и доктор, и митрополит, когда на следующий день газеты принесли известие, что 25 марта, на Благовещение Божией Матери, ночью, скончался в Москве святейший Патриарх Тихон. Значит, доктор видел сон во время самой его кончины. И теперь он чтит его как угодника Божия.
Достойно примечания, что, значит, наши святые, имена которых даны нам при Крещении, пекутся о своих одноименниках не только, когда те носят их имена в миру, но даже и тогда, когда они постригаются в монашество и им дается новое имя, новый покровитель (преимущественно инок, хотя и не обязательно); прежний наш небесный Ангел, как обыкновенно говорится, не перестает промышлять о порученном ему при Крещении человеке. Да это так и должно быть, ведь иночество есть житие покаянное. Покаяние есть возобновление благодати Крещения, следовательно, пострижение есть тоже обновление и усиление благодати Крещения. И потому и новый иноческий покровитель только присоединяется к основному небесному попечителю, данному Богом при Крещении.
Из воспоминаний
митрополита Вениамина (Федченкова)

Новый Иуда

Арестовывать священномученика митрополита Петроградского Вениамина чекистов привел бывший ученик митрополита, уже известный в городе проповедник отец Александр Введенский — будущий глава обновленцев. Несмотря на свою весьма сомнительную роль, он приветствовал архиерея как положено и протянул руки, чтобы получить благословение.
Владыка Вениамин благословения не дал и произнес: «Оставьте, отец Александр. Мы ведь не в Гефсиманском саду».

«Исповедуй меня»

Покойный архиепископ Мелитон (Соловьев), викарий Ленинградской епархии, с юных лет весьма почитал отца Иоанна Кронштадтского. До войны ему, еще священнику, приходилось сидеть в тюрьме и бывать в знаменитом «сером доме» на Литейном. Вот рассказ владыки Мелитона, записанный со слов его иподиакона:
Во сне ко мне является отец Иоанн Кронштадтский и говорит: «Исповедуй меня». Я говорю: «Батюшка, да что вы?! Как же я буду исповедовать вас?!» А он настойчиво повторяет: «Исповедуй меня». Мне пришлось повиноваться, он наклонил голову и назвал несколько незначительных грехов... В тот же день вызвали меня в «серый дом». Между прочим следователь спросил: «Вы почитаете отца Иоанна Кронштадтского?» — «Да», — говорю. «Вы считаете его святым?» — «Да, — говорю, — считаю». — «А вы могли бы поцеловать его портрет?» — При этом следователь подал мне небольшую фотографию батюшки. «Да, — говорю, - могу». Я перекрестился и приложился к портрету. «Ну, хорошо, — сказал следователь, — идите». И отпустил меня. И только выйдя от них на улицу, я сообразил, что означал мой сон...
Следует пояснить, что глагол «исповедовать» имеет двоякий смысл. Можно исповедовать не только грехи, но и какую-то веру. Отсюда — существительное «вероисповедание».

История одного исцеления

В жаркий июльский день, в 1904 году, к Ярославской пристани подошел пароход «Великий князь Михаил Тверской». Здесь он должен был постоять несколько времени, а затем идти дальше к Рыбинску.
На пристани пассажиры узнали, что отец Иоанн Кронштадтский находится в Ярославле. Как только с парохода перекинули мостки, народ волной хлынул на берег в надежде дождаться и увидеть батюшку.
На палубе осталось только несколько женщин, окружающих больную девочку лет 12 и ее отца. Девочка лежала на постланном на палубе одеяле, бледная, худенькая, с ввалившимися глазами.
Женщины начали уговаривать отца больной нести ее на берег.
— Подъедет батюшка, благословит ее... может, поправится.
Но отец девочки, мрачный и суровый мужик, отказался, боясь опоздать на пароход, который должен был уйти от пристани через полтора часа.
Вдруг кто-то принес известие, что отец Иоанн сейчас будет на пристани рядом, так как уезжает другим пароходом из Ярославля.
Вся толпа, как один человек, бросилась на соседнюю пристань. Женщины, окружавшие больную девочку, завернули ее в одеяло, подняли и побежали вслед за другими к пристани, где стоял маленький казенный пароход, приготовленный для отца Иоанна.
Вскоре со стороны города показалась коляска с любимым пастырем.
Как только приблизилась коляска к берегу, толпа моментально окружила ее, так что лошади с величайшим трудом добрались до пристани.
Отец Иоанн вышел из коляски и пошел потихоньку вперед, на ходу благословляя народ. Вот он повернул голову и увидал группу женщин, несших на руках больную девочку. Они делали неимоверные усилия, чтобы пробраться к батюшке, и не могли. Народ толкал их и оттирал назад.
— Отойдите! — сурово крикнул отец Иоанн. Толпа расступилась, и женщины положили больного ребенка к ногам батюшки.
— Стыдно не давать дорогу детям, — тоном упрека произнес он, обращаясь к народу, а затем взглянул на девочку. — Что это с нею?
— Не ходит, видно, ножки отнялись... она напугана, — кое-как объяснили ему женщины.
Отец Иоанн наклонился, развернул одеяло и сказал девочке:
— Встань!
Ребенок сделал попытку встать, но не мог и протянул к батюшке слабую, худенькую ручонку. Отец Иоанн взял ручку, помог девочке встать, положил ей руку на головку и стал громко читать молитву.
Все стоявшие вокруг, пораженные тем, что произошло у них на глазах, упали на колени. Подошел и отец больной. Отец Иоанн кончил молитву и, не спуская руки с головы девочки, произнес, обращаясь к ее отцу:
— Молись и жалей детей... Она будет здорова... Нужно жалеть детей...
Затем, благословив народ, поспешно прошел на пароход.
Угрюмый мужик взял исцеленную девочку за руку и повел ее к своему пароходу. Девочка шла покачиваясь, не совсем еще твердо держась на ногах, но все-таки шла. Большая толпа народа сопровождала ее, окружив тесным кольцом.
Пока пароход шел до места назначения, все обратили внимание, что маленькая больная в какие-нибудь два дня изменилась до неузнаваемости. Грустное личико стало веселым и спокойным, она не пугалась, не вздрагивала, а доверчиво принимала ласки и подарки заинтересованных ею пассажиров. Когда она наконец сошла с отцом на какой-то маленькой пристани и твердо пошла по берегу, все оставшиеся на пароходе долго и задумчиво провожали ее глазами.

Ошибка адвоката

Жили мы в Москве, отец занимался адвокатурой.
Мне в то время минуло четыре года, я был единственным сыном, и в честь отца назван Сергеем. Любили меня родители безумно.
По делам своих клиентов отец часто ездил в Петербург. Так и теперь он поехал туда на два дня и по обыкновению остановился у своего брата Константина. Брата и невестку он застал в волнении: заболела их младшая дочь Леночка. Болела она тяжело, и хотя ей стало лучше, они пригласили отца Иоанна Кронштадтского отслужить молебен и с часу на час ожидали его приезда.
Отец посмеялся над ними и уехал в суд, где разбиралось дело его клиента. Вернувшись в четыре часа обратно, он увидел у братниного дома парные сани и огромную толпу людей. Поняв, что приехал отец Иоанн, он с трудом пробился к входной двери и, войдя в дом, прошел в зал, где батюшка уже служил молебен. Отец стал в сторону и с любопытством начал наблюдать за знаменитым священником. Его очень удивило, что отец Иоанн, бегло прочитав положенное перед ним поминание с именем болящей Елены, стал на колени и с большой горячностью начал молиться о каком-то неизвестном тяжко болящем младенце Сергии. Молился он о нем долго, потом благословил всех и уехал.
— Он просто ненормальный! — возмущался мой отец после отъезда батюшки. — Его пригласили молиться о Елене, а он весь молебен вымаливал какого-то неизвестного Сергия.
— Но Леночка уже почти здорова, — робко возражала невестка, желая защитить уважаемого всей семьей священника.
Ночью отец уехал в Москву. Войдя на другой день в свою квартиру, он был поражен царившим в ней беспорядком, а увидев измученное лицо моей матери, испугался:
— Что у вас здесь случилось?
— Дорогой мой, твой поезд не успел, верно, отойти еще от Москвы, как заболел Сережа. Начался жар, конвульсии, рвота. Я пригласила Петра Петровича, но он не мог понять, что происходит с Сережей, и попросил созвать консилиум. Первым долгом я хотела телеграфировать тебе, но не могла найти адреса Кости. Три врача не отходили он него всю ночь и наконец признали его положение безнадежным. Что я пережила! Никто не спал, так как ему становилось все хуже, я была как в столбняке.

И вдруг вчера, после четырех часов дня, он начал дышать ровнее, жар понизился, и он уснул. Потом стало еще лучше. Врачи ничего не могут понять, а я тем более. Сейчас у Сережи только слабость, но он уже кушает и играет в кроватке со своим мишкой.

Слушая, отец все ниже и ниже опускал голову: вот за какого тяжко болящего младенца Сергия так горячо молился вчера отец Иоанн Кронштадтский.

 

ПРЕПОДОБНЫЙ СИЛУАН АФОНСКИЙ
Многим кажется, что святые от нас далеки. Но далеки они от тех которые сами удалились, и очень близки к тем, которые хранят заповеди Христовы и имеют благодать Святого Духа. На небесах все живет и движется Духом Святым. Но и на земле — тот же Дух Святой. Он живет в нашей Церкви; Он живет в Таинствах; Он — в Священном Писании; Он — в душах верующих. Дух Святой всех соединяет, и потому святые нам близки; и когда мы молимся им, то в Духе Святом они слышат наши молитвы, и наши души чувствуют, что они молятся за нас.

«Старец с вокзала»

Невероятная история произошла в Харбине в начале нашего века и была пересказана известным певцом Александром Вертинским. В то время город был населен русскими эмигрантами, которые привезли с собой множество икон и даже на железнодорожном вокзале повесили большую икону Николая Чудотворца. Однажды ранней весной в здание вокзала вбежал мокрый с головы до ног старый китаец и распростерся на полу перед иконой, протягивая к ней руки и что-то бормоча с большим чувством. Оказалось, что он шел по слабому льду через реку и провалился в полынью. Несчастного уже затягивало течением под лед, когда он вспомнил, что русские всегда просят помощи у какого-то старика, изображение которого висит на вокзале. «Старец с вокзала, старец с вокзала, спаси меня!» — были последние слова китайца; потом он потерял сознание. Очнулся он на другом берегу и первым делом бросился на вокзал благодарить святого старца за чудесное спасение.

Свидетель божественной любви

Жил на земле человек, муж гигантской силы духа, имя ему Симеон. Он долго молился с неудержимым плачем: «помилуй меня»; но не слушал его Бог.
Прошло много месяцев такой молитвы, и силы души его истощились; он дошел до отчаяния и воскликнул: «Ты неумолим!». И когда с этими словами в его изнемогшей от отчаяния душе еще что-то надорвалось, он вдруг на мгновение увидел живого Христа; огонь исполнил сердце его и все тело с такой силой, что если бы видение продлилось еще мгновение, он умер бы. После он уже никогда не мог забыть невыразимо кроткий, беспредельно любящий, радостный, непостижимого мира исполненный взгляд Христа и последующие долгие годы своей жизни неустанно свидетельствовал, что Бог есть любовь, любовь безмерная, непостижимая.
О нем, этом свидетеле Божественной любви, предстоит нам слово.
Со времени апостола Иоанна Богослова, за истекшие девятнадцать веков, прошли целые сонмы таких свидетелей, но сей последний особенно нам дорог потому, что он был нашим современником. Частое явление среди христиан — желание, вполне естественное желание видимых знамений нашей веры, иначе изнемогают они в своем уповании, а повествования о чудесах давно минувших дней в их сознании становятся мифом. Вот почему так важно повторение подобных свидетельств, вот почему нам так дорог этот новый свидетель, в лице которого было возможно видеть самые драгоценные проявления нашей веры. Мы знаем, что и ему поверят лишь немногие, как немногие поверили в свидетельство прежних отцов; и это не потому, что свидетельство ложно, а потому, что вера обязывает к подвигу.
Иисус Христос безмерно возлюбил мир; и эту любовь дано было действенно пережить старцу Силуану, который и сам в ответ полюбил Христа и долгие годы провел в чрезвычайном подвиге за то, чтобы никто и ничто не отняло у него этого дара, и под конец жизни он мог бы, подобно великому апостолу Павлу, сказать: Кто отлучит нас от любви Божией: скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или мен?.. Я уверился, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем (Рим. 8, 35-39).
Остановившись на словах апостола Павла, мы поймем, что так говорить он мог, лишь пройдя чрез все эти испытания. И всякий идущий вслед Христу, как показал опыт веков, проходит чрез множество испытаний. Прошел чрез них и старец Силуан.
Блаженный старец схимонах Силуан в течение сорока шести лет подвизался на Афонской горе в Русском монастыре святого великомученика Пантелеймона.
...Писания старца, человека почти безграмотного, есть слово о том, что ему было дано увидеть; часто слово его по образу своему походит на псалмы, и это естественно, потому что исходило оно из непрестанной молитвы. Ритм его писаний очень медлительный, что характерно для глубокой молитвы. Он постоянно возвращается к одним и тем же темам: Бог и все небесное познается только Духом Святым; Господь безмерно любит человека, и любовь эта познается Духом Святым; Дух Святый есть дух воздержания, целомудрия, кротости, смирения; Дух Святый есть дух мира, сострадания, любви к врагам.
Душа старца, его ум занят немногими мыслями, но это мысли самые онтологически глубокие, они являются мерилом всего. Кто в глубине своего существа живет этими мыслями, тот чрез них, как чрез таинственную духовную призму, видит весь мир.
Схиархимандрит Софроний (Сахаров)

Как католик стал православным

Давид Бальфур родился 20 января 1903 года в Англии. Вскоре его родители приняли католичество, и это определило религиозное становление молодого Давида. Во время обучения в католической школе он ощутил в себе призвание к священству и монашеству. После обучения в Риме в 1922 году он стал послушником в бенедиктинском католическом монастыре недалеко от Лондона. С ранних лет своего духовного развития он проявил интерес к православному монашеству и в 1926 году переехал в бельгийский монастырь «Шевтонь», в котором службы совершаются как по западному, так и по восточному обрядам. Там он дал монашеские обеты и позднее сподобился священнического сана.
В 1932 году Д. Бальфур посетил Святую Гору Афон с целью исследования некоторых рукописей. Когда Бальфур прибыл в Свято-Пантелеимонов монастырь, первым на берегу, при выходе из лодки, его встретил отец Силуан и проводил его в обитель. Разумев волю Божию, старец пригласил Бальфура в келию и сказал ему: «Бог мне внушил Вам сказать — молитесь, и Господь Вас просветит!» Для Бальфура, который долго мучился религиозными сомнениями и нерешительностью, разрешить которые он хотел своим умом, эти простые слова были едва ли не откровением.
Уезжая с Афона, Бальфур просил всех монахов молиться о нем. Когда об этом рассказали старцу Силуану, то тот много раз повторил: «Бальфур обращен в Православие чудом».
Руководимый отеческими наставлениями старца Силуана, Бальфур перешел в Православие 12 сентября 1932 года с признанием священнического сана. Это произошло в Литве. В каноническое общение с Церковью принял его митрополит Елевферий, экзарх Московской Патриархии в Западной Европе. Местом нового служения отца Давида стало Трехсвятительское подворье в Париже. Там же он дал монашеские обеты, но уже как православный священник. Постриг его архиепископ Вениамин. При этом владыка дал ему новое монашеское имя — Димитрий — и поручил духовному руководству старца Силуана.
Отец Димитрий сопровождал своего архиерея в качестве секретаря и переводчика в США. С весны 1935 г. отец Димитрий снова в Греции. Он зачислен в братию монастыря Пендели близ Афин, поставлен духовником, оканчивает Афинский университет с отличием, возводится в сан архимандрита, принимает исповедь у некоторых членов королевской семьи. Однако 18 апреля 1941 года афинское служение отца Димитрия обрывает фашистская оккупация, и он бежит в Египет. Здесь его вскоре принимают на работу в разведывательные службы Британской Армии и возводят в звание майора. Начались скорбные годы жизни вдали от Церкви.
Но в 1962 году он отправляется к отцу Софронию — своему старому и верному во Христе брату, духовному ученику старца Силуана, к тому времени уже игумену Свято-Иоанно-Предтеченского монастыря в английском графстве Эссекс. Их трогательная встреча окончилась глубокой покаянной исповедью Бальфура за все годы своего духовного отчуждения, прожитые вдали от Церкви.
После продолжительной болезни Бальфур мирно отошел ко Господу 11 октября 1989 г. Так закончился нелегкий жизненный путь этого во многом замечательного человека.

На греческом острове покоятся нетленные мощи пленного русского солдата

Никогда не пустеет дорога к храму на острове Эвбея, в котором покоятся нетленные мощи пленного русского солдата и одного из самых почитаемых православных святых Греции.
Если несколько перефразировать и «эллинизировать» известную поговорку, что все дороги ведут в Рим, то можно сказать, что все дороги на втором по величине острове Греции — Эвбее — ведут к Св. Ивану Русскому. Где бы вы ни были, вы всегда увидите указатель «Святой Иоаннис Россос» и направление маршрута к храму, где покоятся нетленные мощи пленного русского солдата из войска Петра Великого и одного из самых почитаемых православных святых Греции. Это ли не чудо! В стране, где к иностранцам (ксеносам, в буквальном переводе — чужакам) всегда относились несколько настороженно, в «безбожном» XX веке распространился культ русского солдата-святого, мощи которого привлекают бесчисленных паломников и жаждущих исцелиться и творят чудеса.
Удивительная история жизни, а затем и жития Иоанниса Россоса началась чуть более трехсот лет назад. Родившись где-то на юге России, он стал в 1711 году простым солдатом русской армии и был им в течение семи лет, пока не попал под Азовом в турецкий плен. Иван был доставлен в Стамбул, а затем был продан в рабство в Малую Азию в город Прокопио в хозяйство турецкого аги, командира янычар, человека властного и жестокого, потребовавшего обратить «неверного» в ислам. Когда пленный вежливо, но твердо отверг предложение турок, его стали пытать. Ивана постоянно избивали палками, душили, пинали ногами, жгли раскаленным железом, бросали по ночам в хлев спать вместе с животными. Однако он оставался тверд и в постоянных молитвах все более укреплялся в православной вере. Сила веры и мужество русского солдата, морально побеждавшего своих истязателей, поразило многонациональное население Прокопио — греков, армян и даже турок, в массе своей симпатизировавших несгибаемому «кафиру». Слух о необычном узнике распространился далеко за пределами Прокопио. Наконец, Иван предстал перед грозным пашой, потребовавшим у него ответа, почему тот упорствует и не желает переходить в ислам. «Я верую в Бога моего Иисуса Христа, — повторил ему русский солдат. — Мне не страшны пытки и мучения, от них моя вера становится еще крепче». Паша был потрясен ответом Ивана, но приказал продолжать истязания непокорного, скончавшегося в результате пыток 27 мая 1730 года. Местные христиане предали с почестями земле его тело, однако когда через 3,5 года могилу Ивана вскрыли, жители Прокопио стали свидетелями чуда — тление не тронуло тела праведника. Узнавшие об этом турецкие власти пришли в неистовство. Янычары отобрали у православных тело Ивана и бросили его в костер. И тут чудо произошло вновь — огонь не тронул нетленные мощи, они лишь почернели от дыма и копоти. Лишь тогда власть предержащие признали свое поражение и бессилие, а местные жители торжественно отнесли тело Ивана в церковь и стали поклоняться ему как Святому Ивану Русскому. Сюда стали стекаться верующие со всей Малой Азии, узнав о происходивших в Прокопио чудесах исцеления.
В 1922 году после Малоазиатской катастрофы грекам пришлось покинуть восточные берега Эгейского моря и бежать в Грецию, взяв с собою лишь то, что они могли унести. Жители Прокопио не имели ничего более ценного, чем мощи Ивана Русского. В 1925 году они оказались в том месте, где находятся и сегодня — в городе со старым названием Прокопио в центре острова Эвбея, созданном переселенцами из Малой Азии, где святой продолжал помогать и исцелять страждущих, устремившихся в Прокопио со всей Греции и из-за рубежа. Болезни и недуги, перед которыми врачи были бессильны, отступали, на глазах верующих в этом священном месте полностью проходили, и это документально зафиксированные факты.
Храм, в котором выставлен серебряный саркофаг с мощами святого, был построен в 1951 году. Войти в его узкую дверь не так просто — толпы людей всех возрастов постоянно находятся внутри него и за его пределами. Под стеклом саркофага можно отчетливо рассмотреть убранное парчой и почерневшее тело русского солдата-святого, большую часть лица которого закрывает золотая пластина. К саркофагу ведет длинная очередь. Склонившись над ним, люди трепетно прикладываются губами к стеклу и шепотом произносят молитвы. Многие плачут. В центре храма установлена большая икона с изображением святого, также притягивающая к себе верующих.
Когда я оказался в этом священном месте, настоятель храма был окружен толпами верующих, и чтобы поговорить с ним, мне не захотелось расталкивать людей со словами: «пропустите русского журналиста». В этом удивительном месте быть русским обязывает ко многому. «Приезжайте сюда на Пасху, — сказал мне распространявший агиографическую литературу об Иване Русском на греческом, русском и английском языках служитель храма. — И вы никогда не забудете, что увидите здесь. Здесь будет пол-Греции. Передавайте привет своим соотечественникам и особенно русским солдатам, один из которых защищает нас здесь, на Эвбее».
Сергей Латышев

Расстрелянный за веру

Пограничник Евгений Родионов попал в плен в феврале 1996 года. Чеченская война была в самом разгаре. Десять долгих месяцев мать искала сына по всей Чечне. Он был расстрелян под Бамутом после трех месяцев плена в день, когда ему исполнилось 19 лет. Могилу его за огромные деньги указали сами чеченцы. Она опознала тело сына по его нательному крестику.
Из рассказа русской матери:
«Много лет назад 23 октября мы с мужем поженились. И 23 же октября двадцать лет спустя своими руками я выкопала сына из земли, привезла домой, похоронила. Надпись на памятнике "Прости, сынок" — в знак моей вечной вины перед ним. Он погиб в семи километрах от меня, пока я не могла его найти...»
Любовь Васильевна приехала в Чечню после телеграммы, что ее сын самовольно оставил часть. Она не могла в это поверить. И только спустя несколько недель выяснилось, что четверо солдат, дежуривших на блокпосту, не дезертировали, а были захвачены в плен бандитами, пересекавшими границу в машине «Скорой помощи». С этого момента мать начала поиски сына, одного из полутора тысяч без вести пропавших солдат.
Поиски вели только матери. Ходили по селам, по аулам, по горам, под бомбежками со смертельным страхом и обидой в груди. И надеялись только на Бога и на себя! Понимали прекрасно: никто им не поможет, их дети никому не нужны. Мать Евгения Родионова встречалась в марте с Сергеем Ковалевым, известным правозащитником, который сказал ей в лицо: «Ты зачем сюда приехала? Твой сын — убийца, он приехал убивать мирных жителей». Ну как это пережить?!
Десятки фотографий сына раздавала Любовь Васильевна жителям чеченских сел и аулов, собирая малейшие сведения. Не раз появлялись посредники, обещавшие за выкуп найти сына. Теряя надежду на помощь своих, она встречалась с командирами боевиков: Басаевым, Хаттабом. В Бамуте она разыскала Руслана Хайхароева, того, кто убил Женю. И даже за мертвого с нее опять потребовали выкуп.
Когда она приехала в конце февраля, рядовой солдат, живой, стоил 10 миллионов. В августе рядовой солдат, живой, стоил 50 миллионов. У другой матери, у Мелиховой, за ее сына просили 250 миллионов, потому что он офицер.
Чеченская война отняла у Любови Васильевны Родионовой всё: единственного сына и мужа, который скончался от инсульта через четыре дня после похорон сына. Теперь она одна в небольшой чисто прибранной квартире обыкновенного блочного дома в поселке Курилово Подольского района Московской области. В комнате сына все осталось по-прежнему: фотографии, его книги на полках, любимый аквариум. Жизнь остановилась. Но крики «Аллах акбар!» бессонными ночами, трупный запах из разрытой могилы, который невозможно забыть, кадры чеченской военной хроники заставляют эту русскую мать вновь и вновь вспоминать ту страшную правду  о войне... О том, как все произошло, рассказал в присутствии представителей ОБСЕ тот, кто убил рядового Родионова. У Жени была возможность остаться в живых. Для этого надо было снять нательный крестик и назвать себя мусульманином. Но он этого не сделал.
От ребят требовали сознательно отречения от Христа, если пленник упорствовал, в ход шли побои, издевательства, унижения. Если и это не помогало, оставалось последнее — смерть. В лагере, где держали отца Сергия, двое не выдержали. Они перешли на сторону бандитов. Они думали, что просто поменяют веру в плену. Но потом, когда вернутся домой... Нет, обратного хода нет. Это первый шаг. Второй шаг: заставили расстреливать пленных, что они и делали в лагере. Есть много свидетелей тому. А потом один из них отказался перед камерой телевидения от родной матери. Он сказал: «У меня нет матери, у меня — только Аллах».
Что же дает Любови Васильевне Родионовой силы продолжать жить, оставаясь со своей страшной правдой о чеченской войне?
Об этом она говорит так: «Конечно, мне тяжело, что сынок погиб. Но то, что он оказался достойным сыном Родины, не отказался от Христа, от Православной Веры, меня утешает... Я не знаю, как бы я пережила, если бы он поступил иначе».

Суета сует

Занимаясь однажды работой с братией, преподобный Димитрий Прилуцкий сказал со вздохом: «Мы, братия, строим земные тленные дела, а великий князь Димитрий уже не печется о суетной жизни». Через несколько дней пришло известие, что великий князь Димитрий Донской скончался в тот самый день и час.

Об авве Макарии великом

Однажды авва Макарий, ходя по пустыне, нашел лежавший на земле человеческий череп. Когда авва прикоснулся к нему пальмовой палкой, череп издал из себя голос.
Старец сказал ему:
- Кто ты?
Череп отвечал:
- Я был жрецом идолопоклонников, которые жили в этом месте, а ты — авва Макарий, имеющий в себе Святого Духа Божия. Когда, умилосердясь над теми, которые находятся в вечной муке, ты молишься о них, то они получают некоторое утешение.
Старец спросил:
- В чем состоит это утешение?
Череп отвечал:
- Сколько отстоит небо от земли, настолько огня под ногами нашими и над нашими головами. Мы стоим посреди огня, и никто из нас не поставлен так, чтобы видеть лицо ближнего своего. Но когда ты молишься о нас, мы можем немного видеть лица друг друга, В этом и состоит утешение.
Тогда старец, обливаясь слезами, сказал:
- Горе тому дню, в который родился человек, если только таково утешение в муке.
К этому старец присовокупил:
- Есть ли мука, более тяжкая, чем эта?
Череп отвечал:
- Ниже нас мука больше.
Старец сказал:
- Кто в ней?
- Нам, не ведавшим Бога, оказывается хоть некоторое милосердие. Но те, которые познали Бога и отреклись от Него, и не исполнили воли Его, находятся ниже нас.
И после этой беседы старец предал череп земле.

Смерть, пришедшая 19-го числа

17 сентября 1867 года митрополит Московский Филарет находился в лавре. По окончании ранней литургии в его домовой церкви к владыке с обычным ежедневным докладом о делах в обители явился архимандрит Антоний. После доклада митрополит сказал ему: «Я ныне видел сон, и мне сказано беречься девятнадцатого числа». На что отец Антоний заметил: «Владыко святый! Разве можно верить сновидениям и искать в них какого-либо значения? Как же можно при этом обращать внимание на такое неопределенное указание? Девятнадцатых чисел в каждом году бывает двенадцать». Выслушав архимандрита, митрополит ответствовал с твердой уверенностью: «Не сон я видел — мне явился родитель мой и сказал мне те слова; я думаю с этого времени каждое девятнадцатое число причащаться Святых Тайн».
Через два дня после случившегося митрополиту сновидения, во вторник 19 сентября, во время литургии в домовой церкви он причастился Святых Тайн. В октябре он был в Москве и 19 числа, в четверг, также причастился Святых Тайн в своей домовой церкви. Наступало в ноябре 19 число, что приходилось на воскресенье. Перед тем все время владыка чувствовал себя хорошо и легко, принимал посетителей, ревностно занимался делами, выезжал из дому. На неделе перед 19 числом он принимал одного из своих почитателей, который при прощании передал ему просьбу одной почтенной дамы быть у него и получить его благословение. Владыка сказал: «Пусть придет, только прежде 19 числа».
18 ноября, в субботу, владыка велел своему келейнику иеродиакону Парфению все приготовить к завтрашнему служению литургии в домовой церкви. Старик Парфений, отличавшийся прямотой и откровенностью, решился заметить, что владыка утомится от служения и не сможет, пожалуй, служить на Введение, а было бы лучше тогда отслужить. Но владыка сказал ему: «Это не твое дело. Скажи, что я завтра служу».
Он отслужил литургию и в тот же день преставился ко Господу — девятнадцатого числа.

Святитель Иннокентий и Алеутский шаман

Владыка Иннокентий (в миру Иван Вениаминов) до вдовства, пострига и епископского рукоположения был священником на Алеутских островах. Для изучения наречий островитян и их просвещения он не останавливался ни перед какими препятствиями. Он усердно посещал острова своего прихода. Посвящая таким путешествиям значительную часть года, отец Иоанн подвергал себя опасности и разным лишениям, переплывая от острова к острову по океанским волнам на утлом челноке. Бесстрашие его в этих плаваниях, по рассказам современников, было изумительным. Вот как отец Иоанн Вениаминов рассказывал о своем плавании в 1828 году на байдарке на остров Акун.
«Прожив на острове Уналашки почти 4 года, я в Великий пост отправился в первый раз на остров Акун к алеутам, чтобы приготовить их к говению. Подъезжая к острову, я увидел, что они все стояли на берегу наряженными как бы в торжественный праздник. И когда я вышел на берег, они все радостно бросились ко мне и были чрезвычайно со мною ласковы и предупредительны. Я спросил их, почему они такие наряженные. Они отвечали: «Потому что мы знали, что ты выехал и сегодня должен быть у нас; вот мы на радостях и вышли на берег, чтобы встретить тебя». — «Кто же вам сказал, что я буду у вас сегодня и почему вы меня узнали, что я именно отец Иоанн?» — «Наш шаман, старик Иван Смиренников, сказал нам: ждите, к вам сегодня приедет священник; он уже выехал и будет учить вас молиться Богу; и описал нам твою наружность так, как теперь видим тебя».  «Могу ли я этого вашего старика-шамана видеть?» — «Отчего же, можешь; но теперь его здесь нет, и когда он приедет, мы скажем ему; да он и сам без нас придет к тебе».
Это обстоятельство чрезвычайно меня удивило, но я все это оставил без внимания и стал готовить их к говению, предварительно объяснив им значение поста и прочее; наконец явился ко мне этот старик-шаман и изъявил желание говеть, я не обращал на него особенного внимания и во время исповеди упустил даже спросить его, почему алеуты называют его шаманом, и сделать ему по этому поводу некоторое наставление. Приобщив Святых Тайн, я отпустил его...
И что же? К моему удивлению, после причастия он отправился к своему тоёну и высказал ему неудовольствие на меня, а именно за то, что я не спросил его на исповеди, почему его алеуты называют шаманом, так как крайне неприятно носить такое название от своих собратий и он вовсе не шаман. Тоён, конечно, передал мне неудовольствие старика Смиренникова, и я тотчас же послал за ним для объяснения; и когда посланные отправились, Смиренников попался навстречу со следующими словами: «Я знаю, что меня зовет священник отец Иоанн, и я иду к нему». Я стал подробно расспрашивать о его неудовольствии ко мне, о его жизни, на вопрос мой, грамотен ли он, он ответил, что хотя и неграмотен, но Евангелие и молитвы знает. Тогда я просил его объяснить, как он описал своим собратьям мою наружность и откуда узнал, что я в известный день должен явиться к вам и что буду учить вас молиться? Старик отвечал, что ему все это сказали двое его товарищей. «Кто же эти двое твоих товарищей?» — спросил я его. «Белые люди, — ответил старик, — они еще сказали мне, что ты в недалеком будущем отправишь свою семью берегом, а сам поедешь водою к великому человеку и будешь говорить с ним». — «Где же эти твои товарищи, белые люди, и что это за люди и какой же они наружности?» — спросил я его. «Они живут недалеко здесь в горах и приходят ко мне каждый день», — и старик представил их мне так, как изображают святого архангела Гавриила, то есть в белых одеждах и перепоясанных розовою лентою чрез плечо. «Когда же явились к тебе эти белые люди в первый раз?» — «Они явились вскоре, как окрестил нас иеромонах Макарий». — «А могу ли я их видеть?» — спросил я Смиренникова. «Я спрошу их», — ответил старик и ушел. Я же отправился на некоторое время на ближайшие острова для проповедывания слова Божия и по возвращении своем, увидав Смиренникова, спросил его: «Что же, ты спрашивал этих белых людей, могу ли я их видеть, и желают ли они принять меня?» — «Спрашивал, — отвечал старик; — они хотя и изъявили желание видеть и принять тебя, но при этом сказали: «Зачем ему видеть нас, когда он сам учит вас тому, чему мы учим?» Так пойдем, я тебя приведу к ним».
Тогда что-то необъяснимое произошло во мне, какой-то страх напал на меня и полное смирение. Что ежели в самом деле я увижу их, этих Ангелов, и они подтвердят сказанное стариком? И как же я пойду к ним? Ведь я же человек грешный, следовательно, и недостойный говорить с ними. Это было бы с моей стороны гордостью и самонадеянностью, если бы я решился идти к ним; и, наконец, свиданием моим с Ангелами я, может быть, превознесся бы своею верою или возмечтал бы много о себе... И я, как недостойный, решился не ходить к ним, сделав предварительно по этому случаю приличное наставление как старику Смиренникову, так и его собратьям-алеутам, чтобы они более не называли Смиренникова шаманом.
Однажды я все же решился спросить старика Смиренникова, как он узнает будущее и чем излечивает. Он рассказал мне следующее. Вскоре по крещении его иеромонахом Макарием, явился ему прежде один, а потом и два духа, невидимые никем другим, в образе человеков, белых лицом, в одеяниях белых, по описанию его, подобных стихарям, обложенным розовыми лентами, и сказали ему, что посланы от Бога наставлять, научать и хранить его. В продолжение почти тридцати лет они почти каждодневно являлись ему днем или ввечеру, но не ночью, и, являясь, наставляли и научали всему христианскому богословию и таинствам веры; подавали ему самому и по прошению его другим, впрочем весьма редко, помощь в болезнях и крайнем недостатке пищи; иногда сказывали ему происходящее в других местах и весьма редко будущее и уверяли, что они не своею силою все то делают, но силою Бога Всемогущего.
После сего спросил я его, являлись ли ему они ныне, после исповеди и причастия, и велели ли слушать меня? Он отвечал, что являлись, как после исповеди, так и после причастия, и говорили, чтоб он никому не сказывал исповеданных грехов своих и чтоб после причастия вскоре не ел жирного и чтоб слушал учения моего... и даже сегодня на пути явились ему и сказали, для чего я зову его, и чтоб он все рассказал и ничего б не боялся, потому что ему ничего худого не будет. Потом я спросил его: «Когда они являются ему, что он чувствует, радость или печаль?» Он сказал, что в то время, когда он, сделав что-нибудь худое, увидит их, то чувствует угрызение совести своей, а в другое время не чувствует никакого страха; и поскольку его многие почитают за шамана, то он, не желая таковым быть почитаем, неоднократно говорил им, чтоб они отошли от него и не являлись ему; они отвечали, что они не дьяволы и им не велено оставлять его, и на вопрос его, почему они не являются другим, они говорили ему, что им так велено. Можно подумать, что он, услышав от меня или научившись от кого-либо другого, рассказывал мне учение христианское и только для прикрасы или из тщеславия выдумал явление ему духов-пестунов. Но ни от кого не мог он слышать библейских историй. Будучи безграмотен и нисколько не зная русского языка, не мог он ни читать, ни слышать от других. Почему же я не увидел их для удостоверения в их явлении? Я скажу на это, что я недоумевал, можно ли и нужно ли мне видеть их лично. Я думал так: что мне нужды видеть их, если учение их есть учение христианское? Разве для того, чтоб из любопытства только узнать, кто они, и чтоб не быть наказанным за таковой поступок мой...»

Блаженная Матрона

Второго мая 1999 года в лике святых была прославлена блаженная старица Матрона Московская — Матрона Димитриевна Никонова (1881 — 1952).
Блаженная Матрона была православным человеком в глубоком, традиционном значении этого слова. Сострадание к людям, идущее из полноты любящего сердца, молитва, крестное знамение, верность святым уставам Православной Церкви — вот что было средоточием ее напряженной духовной жизни. Природа ее подвига своими корнями уходит в многовековые традиции народного благочестия. Поэтому и помощь, которую люди получают, молитвенно обращаясь к праведнице, приносит духовные плоды: люди утверждаются в православной вере, воцерковляются внешне и внутренне, приобщаются к повседневной молитвенной жизни. Матрону знают десятки тысяч православных. Матронушка — так ласково называют ее многие. Она, как и при земной своей жизни, помогает людям. Приводим всего лишь несколько из сотен свидетельств о заступничестве блаженной Матроны Московской.
Чудесная помощь блаженной Матроны

Меня выбрали директором православной гимназии. Местные власти отказывали нам в помещении. Обращались и в Московскую Думу, и в Государственную — не помогло. Тогда собрались с детьми, записавшимися в гимназию, и с их родителями на Даниловском кладбище и отслужили панихиду на могиле блаженной Матроны. Через неделю получили распоряжение за подписью префекта о том, что гимназии выделяются три квартиры. На бумаге значилась дата принятия решения — тот самый день, когда мы служили панихиду на могиле блаженной Матроны.
Диакон Валерий Вахтеров

Приехала я в Москву в октябре 1994 года. Поступила в Свято-Тихоновский Богословский институт, но очень трудно было устроиться с жильем. За месяц сменила три квартиры, и нигде не могли принять меня надолго. Уже и к батюшке обращалась за помощью, даже после его благословения попытки устроиться на квартиру были неудачны. Наконец, поехала к Матронушке: «Матронушка, помоги!» На другой день пришла на службу в храм Всех Святых. После службы подходит ко мне священник (он знал о моих мытарствах): «Вот у нее будешь жить, у Матроны», — и подводит ко мне старушку. Я еще и не встречала-то человека с таким именем. Вот так помогла Матронушка. «Вот тебе квартира, а чтоб не сомневалась, что помощь от меня, вот тебе и Матрона!»
Шилаускене М., Клайпеда, Литва

Жили в двухкомнатной квартире шесть человек, стояли на очереди в районе как участники войны почти девять лет. Квартирный вопрос все не решался. Тогда соседка посоветовала сходить на могилку к блаженной Матронушке. После посещения могилки через два часа позвонили из отдела распределения жилья, что нам выделили двухкомнатную квартиру.
Матвеевы, Москва

В октябре 1997 года я впервые пришел на эту могилу. Ни о чем не просил, не жаловался, понимая, что матушка Матрона лучше меня поймет мою нужду и, если нужно, поможет. Прислонился лбом к могилке... Наутро неожиданный звонок. Мне, безработному, внезапно предложили работу и дали денег.
Андрей, Москва

Муж сильно пил. Прочитав книжку о матушке Матроне, я стала к ней ездить и просить помощи и заступничества перед Богом. Однажды муж опять запил. На работе нет, домой не пришел, где искать — никто не знает. Я сразу почувствовала: что-то с ним случилось страшное. Поехала к матушке Матроне на могилку. Приехала и стала молиться: «Матушка, помоги мне найти его!» Уходила я оттуда успокоенная. Муж мой оказался уже дома. Его обокрали и избили, но он смог прийти домой. После этого он бросил пить, стал ходить в храм и молиться.
Сальникова Л., Москва

10 апреля 1996 года пришли на могилку блаженной Матроны с дочерью. Мы просили, чтоб помогла нам Матрона избавиться от курения: дочь не могла сама перестать курить. На следующий день она бросила курить. Говорит, очень легко прошло. Даже не хочется, как будто никогда не курила.
Кузнецова Г., Москва

Я просила Матронушку, чтобы она помогла папе избавиться от наркотиков. Я приходила на могилку два раза и усердно просила ее молитв ко Господу. Папа сразу же перестал пить наркотические таблетки.
Мельник Е., Москва

Я волновалась по двум поводам: мой шестнадцатилетний сын связался с компанией ребят, влияния которых я очень боялась. Я и моя семья подвергались рэкетным нападкам со стороны людей, перед которыми я не была виновата, их деньги не отдавал другой человек. Я попросила матушку Матрону помочь. Результат оказался молниеносным и поразительным по обоим делам. Как только я вернулась от матушки, в тот же самый вечер я почувствовала перемены в сыне. Он отошел от этих ребят, стал серьезней. Я стала спокойнее за него, отношения стали теплее, чем раньше. Раньше к нему подступиться было нельзя. И со вторым случаем. Решение проблемы было перенесено на действительного виновника, который уже отдал большую часть денег. Низкий поклон матушке Матроне, заступнице нашей.
Кузьмина А., Москва

16 сентября 1996 года в Свято-Даниловом монастыре я причастилась, после службы зашла в иконную лавку, увидела книжечку о Матроне. И вдруг сразу решила, что нужно ехать. Трудностей много: с работы уволилась, как жить дальше, не знаю, да и родным надо помогать. Но самая главная беда была в том, что уже несколько месяцев я боролась с расслаблением: часто впадала в депрессию и лежала без сил целыми днями. Понимала умом, нужно себя заставить подняться, а сил не было. В такие дни я не могла выйти на работу и в доме было запустение: полы немытые, не убрано, белья для стирки скапливалось много, а я только спала и ела. И вот я приехала на кладбище, приложилась к могилке и попросила помочь. Просила о разном, а помогла Матронушка в том, что, видимо, в первую очередь мне было нужно — излечила меня от расслабления. Еду с кладбища, а мне так хорошо, весело, душа радуется, думаю: «Вот приеду, вымою пол на кухне в первую очередь, а то очень он грязный, сколько уже не мылся, а потом и поем». Приехала, пошла на кухню, да не сдержалась, села есть в грязи. Только ложку в рот — и вдруг чувствую, словно вижу, кто-то сильно хмурится, недоволен моим непослушанием. И радость моя вдруг пропала. Пошла и от огорчения легла спать, спала крепко, около четырех часов, а во время сна чувствовала, кто-то рядом, и так хорошо, легко мне. Встала здоровая, бодрая, на улицу вышла, погуляла, потом пришла и все перемыла: и кухню, и другие комнаты, почти всю квартиру за вечер, и перестирала почти все. Думаю, исправляться надо, сделать все, а на следующий день ехать к Матронушке просить прощения за непослушание и поблагодарить. О чем тогда просила, сбылось. И теперь с помощью Матроны и по милости Божией чувствую себя хорошо, силы вернулись.
Кидиенкова М., Москва

Мужчина и женщина

Однажды преподобный Ефрем вознамерился пойти в город Едессу в Месопотамии. Он обратился к Богу с такой молитвой: «Господи Иисусе Христе! Сподоби меня увидеть город Твой, и когда я буду входить в него, пошли мне навстречу такого человека, который побеседовал бы со мною о Священном Писании с пользою для меня».
Когда он, так помолившись, приближался к городу и входил в ворота, встретила его женщина. Увидев ее, подвижник опечалился и обратился мысленно к Богу: «Господи, Ты презрел моление раба Твоего. Но каким образом может она беседовать со мною о книжной мудрости?»
Женщина же стояла и смотрела на него. Святой Ефрем обратился к ней с вопросом: «Скажи мне, женщина, зачем ты стоишь и дерзко смотришь на меня?»
Женщина ответила: «Я смотрю на тебя, потому что жена от мужа взята, а ты смотри не на меня, а в землю, из которой ты взят».
Услышав это, Ефрем подивился такому ее ответу и прославил Бога, давшего женшине такой ум.
Он понял, что не презрел Господь молитвы его.

Архиепископ и милиционер

Знаменитый хирург, лауреат Сталинской премии, архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий) гулял по какому-то садику, где играли дети. Был он, разумеется, в рясе и в клобуке. Владыку увидел милиционер и буквально набросился на него:
- Гражданин, почему вы тут гуляете в таком виде? Здесь же дети! Подумайте, какой вы пример подаете?
Владыка отвечал:
-А по-вашему так: если бы я нацепил кобуру с пистолетом, это было бы для них лучшим примером?

Научный парадокс

На одном из официальных государственных приемов в конце пятидесятых годов к известному хирургу, профессору, лауреату Сталинской премии архиепископу Луке (Войно-Ясенецкому), прошедшему сталинские лагеря и войну, подошел один из членов советского правительства. Он насмешливо сказал владыке: «Вот недавно советские спутники летали в космос, а Бога там не обнаружили. Как вы это объясните?»
- Будучи хирургом, — отвечал архиепископ, — я много раз делал трепанацию черепа, но ума там тоже не обнаружил.


ЛУИ ПАСТЕР (1822—1895), французский микробиолог и химик, основатель современной микробиологии и иммунологии.
Я мыслил и изучал, потому и стал верующим, подобно бретонскому крестьянину. А если бы я еще более размышлял и занимался науками, то сделался бы таким верующим, как бретонская крестьянка.

Назад к списку